Мало есть в ресторане: «Мне только салат».
Не стесняться декольте, напротив, расстегивать
Совсем не случайно, верхнюю пуговичку.
Привыкнуть к дорогим чулкам,
И бюстгальтеры покупать только «Лежаби».
Иметь двух любовников, легко тянуть деньги:
«Ты же знаешь - я не хожу пешком»,
«Эта шубка бы мне подошла»…
Не любить ни одного из них.
«И потом в гробу вспоминать Ланского».

А иногда хочется быть интеллигентной дамой,
Сшить длинное чёрное платье,
Купить чёрную водолазку,
Про которую Татьяна Толстая сказала,
Что их носят те, кто внутренне свободен.
Если курить, то непременно с мундштуком,
И чтоб это не выглядело нелепо.
Иногда подходить к шкафу, снимать с полки словарь,
Чтоб только УТОЧНИТЬ слово,
Говорить в трубку: «Мне надо закончить статью,
Сегодня звонил редактор»,
Рассуждать об умном на фуршетах,
А на груди, и в ушах чтоб старинное серебро
С розовыми кораллами или бирюзой.
Чтоб в дальнем кабинете по коридору налево
Сидел за компьютером муж-учёный,
Любовь с которым продолжалась бы вечно.
Чтоб все говорили: «Высокие отношения».
Чтоб положив книжку на прикроватный столик,
Перед тем, как выключить свет в спальне,
Он замечал: «Дорогая, ты выглядишь бледной,
Сходи завтра к профессору Мурмуленскому.
Непременно.»

А иногда просто необходимо быть
Холодной расчётливой сукой.
И большой начальницей,
Чтоб все в офисе показывали пальцем
И так и говорили новеньким:
«Она холодная расчётливая сука, пойдёт по трупам.»
Ну, зачем так грубо? И зачем же сразу «по трупам»?
А вы, девушка уволены… «Кажется, я ясно ставила задачу».
Называть красивых секретарш «дурочками», прямо в глаза.
Не потому что дурочки, а потому, что красивые.
Топ-менеджерскую зарплату тратить на элитную косметику,
И чтоб золотых карт миллион, с сумасшедшими скидками…
Коллекционировать современное искусство,
Развешивать его по голым стенам в кабинете
И в огромной пустой квартире,
Где на сушилке на кухне одна чашка, одна ложка
И две табуретки у барной стойки.
Говорить мужчине: «Жалкий неудачник»,
То есть нет - «Лууууууузер».
И спать с котом, («Он же член семьи!»),
Которого кормит домработница.

А иногда хочется быть такой своей для всех
В доску. С короткой стрижкой,
И красить волосы, губы и ногти оранжевым,
И ходить в больших зелёных ботинках,
С индийской сумкой-торбой,
С наушниками в ушах, с веревочками на запястье.
Всё время везде опаздывать, вопить в курилке:
«Я такую кофейню открыла!»
«Вы пробовали холотропное дыхание? - Отвал башки!»
И чтоб аж дым из ушей. Захлёбываться от впечатлений.
Не успевать спать. Собираться на Гоа в феврале.
Сидеть в офисе за «маком», вокруг чтоб всё увешано
Разноцветными стикерами с напоминаниями: «Придумать подарок Машке»,
«Напомнить Витьке про ужин в среду», «Купить новые лыжи».
На рабочем столе чтоб фотографии детей
В бассейне и в океане, портреты собаки - лабрадор (почившей),
И бородатого мужчины в странной жёлтой шапочке.

Быть всю жизнь замужем за одноклассником,
Который за двадцать лет, представьте,
Так и не выкинул ни одного фортеля.
Да ещё и мирится со всеми этими
Друзьями, вечеринками, транжирством
И немытой посудой. Вставить картинку с ресайзом.
«Ты заедешь за мной в восемь?» «Конечно, зая».

А иногда хочется побриться на лыску,
И повязать платочек,
Вымыться в бане хозяйственным мылом,
Но пахнуть какими-нибудь
Травками, полынью там, или мятой.
Научиться молиться, читать жития святых,
Соблюдать посты, назвать сына Серафимом,
Подставлять, хотя бы мысленно, другую щеку,
«Ты этого хотел. Так. Аллилуйя.
Я руку, бьющую меня - целую».

Излучать доброжелательность,
И чтоб ненатужно так
Сиять от унутренней хармонии.
Принести из церкви святую воду в баллоне,
Поставить её в холодильник,
И когда муторно на душе умываться ею.
И советовать мамашам,
Что если у ребёнка температура,
Достаточно просто сбрызнуть,
И чтоб это действительно помогало.

А еще ужасно хочется пойти в официантки,
Купить накладные ресницы,
И полное собрание сочинений Дарьи Донцовой.
Научиться ходить на каблуках
Флиртовать с посетителями,
Чтоб они больше оставляли на чай,
Говорить: «А вот попробуйте ещё «карпаччо»,
Уж очень оно у нас замечательное.»
Ходить в кино, копить на машину,
Бросить бармена, закрутить с поваром-итальянцем,
Висеть на доске почёта,
Как работник, раскрутивший максимальное число лохов
На дорогое французское вино,
Которое, они сроду не отличат от крымского.
Пить сколько хочешь горячего шоколада
Из кофе-машины, и уже разлюбить греческий салат.

А что мы имеем на деле?
Пока только чёрную водолазку.

Свернутый текст - 

Неожиданность вторая. Возникала регулярно примерно раз в неделю. Я никогда не мог быть уверен, кто встретит меня в дверях: блондинка, шатенка, рыжая или красная. За неделю я с трудом привыкал к новой масти (чего не сделаешь ради любимой), но именно тогда моя милая решала, что и этот цвет ей не к лицу. Какого цвета она была раньше, когда только приходила в гости, я уже не помню.
Неожиданность третья. Она не понимала, зачем в доме плита. И действительно, зачем? Для ее завтрака достаточно электрочайника. Похудев на три кило, я купил ей кулинарную книгу, но она споткнулась на фразе “изжарить курицу до полуготовности”, поскольку никак не могла определить, когда же наступит эта половина. Курица сгорела. Я съел на ужин три листика салата с обезжиренным кефиром и на следующий день в “Детском мире” купил “Мою первую поваренную книгу” для девочек младшего школьного возраста. Вечером на ужин было подано картофельное пюре. С комками. Тогда я с надеждой полез в холодильник в надежде найти что-нибудь вкусненькое, завалявшееся с холостых времен. По лицу моей милой я понял, что она готова дать мне пинка. Ради Мира в семье пришлось лечь спать голодным. Я стал мечтать, чтобы на прилавках магазинов появились пакеты с надписью: “Еда мужская. 10 кг”. Купил и пару дней сыт.
Неожиданность четвертая. Про стирку она вспоминала только тогда, когда я утром перед важной встречей обнаруживал, что все рубашки давно в баке для грязного белья. К неудовольствию шефа приходилось прятать грязный воротничок под свитером с глухим воротом. Покупка стиральной машины-автомата не помогла. Пришлось считать носки и рубашки и предупреждать, когда их запасы подходили к концу.
Неожиданность пятая. Любой насморк сваливал ее в постель как минимум на пять дней. От несанкционированного прикосновения возникала гематома на две недели. Подвернутая нога требовала подавать машину к подъезду. Обязательная ежемесячная болезнь растекалась по времени и пространству: первую неделю болела поясница, вторую – грудь, третью – голова, а четвертую- низ живота. Литература по ароматерапии и траволечению скупалась в ассортименте, уступающем только астрологии. Ее стоматолог поменял “девятку” на “Пассат”, а гинеколог собралась рожать второго ребенка.
Неожиданность шестая. Она умела и любила разговаривать. Мое участие в этом процессе не требовалось. Хватало ритуального “Доброе утро, дорогая”, и я мог быть свободен на день. А если мне не удавалось вечером вставить “Иди ко мне”, то и на ночь тоже.
Неожиданность седьмая. Звука собственного голоса ей было недостаточно. На кухне пело радио “Ультра”, в комнате бубнил телевизор, а в спальне – магнитофон. И все это было музыкальным фоном к двухчасовому разговору по телефону с подругой, во время которого мое счастье мигрировало по квартире с трубкой радиотелефона в руках. И не дай бог было переключить канал! Выяснялось, что именно эту рекламу “Тампакса” разработал муж ее подруги, служивший в рекламном агентстве, и поэтому именно ее она должна еще раз посмотреть, чтобы сказать ей свое мнение. И вообще она заглатывала телевидение целиком. Попытка сменить программу хотя бы на время рекламы вызывала у нее головокружение и мигрень не короче трех дней.
Неожиданность восьмая. Моя любимая распространялась по квартире со скоростью наводнения. Любая свободная плоскость на уровне глаз и выше заставлялась статуэтками и подсвечниками, любой стол и подоконник украшался вазочками и салфетками. Мои книги испуганно забились по дальним углам. Любой стул и кресло завешивались халатами и колготками. Сесть так, чтобы тут же не подскочить от крика “Помнёшь! Я только погладила!” мне удавалось только в единственное кресло перед телевизором. И то лишь потому, что я его ревностно охранял. А стул на кухне пришлось заменить табуреткой, чтобы на спинке ничего не висело. На нее можно было спокойно сесть, согнав кота, которого она подобрала на улице на третий день нашей совместной жизни.
Неожиданность девятая. Она свято блюла заветы Ленина: «Социализм – это учет”. И пусть социализм кончился, учет и контроль были постоянны. Почему ты приехал с работы на восемь минут позже обычного? Кто тебе сейчас звонил? Кому ты сейчас звонил? Куда делись те пятьдесят рублей, которые я тебе дала позавчера на обед? А что было на первое? А вчера ты сказал, что рассольник… Где ты обедал?
Неожиданность десятая. Она оказалась способна часами лежать в ванной. Пустой холодильник и заржавевший от безделья пылесос этому не мешали. Фирма “Проктер и Гэмбл” вычеркнула нас из списка потенциальных покупателей «Комета”. Зато по потреблению пен, гелей, шампуней, кондиционеров, бальзамов, кремов и косметических сливок наша квартира с появлением моей милой легко обогнала небольшую европейскую страну вроде Словении.
Неожиданность одиннадцатая. Она постоянно таскала у меня бритвенные станки. Да, она тоже брила волосы, причем в таких местах, где это не пришло бы в голову ни одному нормальному человеку. Да и занимало у нее не десять минут, как у меня утром, а два часа, два станка и пузырек специального крема, на который хватало денег всегда. Между сеансами бритья волосы отрастали и кололись.
Неожиданность двенадцатая. У нее в памяти жило специально устройство, привязывавшее каждый день календаря к какому-нибудь событию, по ее мнению знаменательному. Запомнить день ангела у шурина ее школьной подруги, который жил с ними в одном дворе, я не мог никогда. Хорошо хоть, не менялся ее собственный день рождения. Впрочем, в отличие от года, поэтому я каждый раз попадал впросак.
Неожиданность тринадцатая. Она даже не пыталась планировать наш бюджет. Просто ежемесячно собирала все деньги в кучку и тратила их по своему усмотрению. Две недели мы объезжали магазины косметики и трикотажа, а оставшиеся две недели питались картофельным пюре.
Неожиданность четырнадцатая. Через восемь часов после моего признания в любви наступала амнезия, еще через восемь – депрессия, еще через восемь – истерика. Мне требовалось напоминать ей об этом не реже раза в день. Тогда наступала краткая неустойчивая ремиссия.
Неожиданность пятнадцатая. Ее в школе не научили цифрам. “Приду в два” могло означать диапазон от полпервого до четырех. Тысяча рублей легко оборачивалась полутора, а одно пирожное – не меньше, чем тремя.
Неожиданность шестнадцатая. Словам ее тоже научили не всем. Она называла плоскогубцы щипчиками, вантуз – “этой штукой”, путала право и лево, а попытка объяснить по телефону, что сломалось в телевизоре, вызвала у приемщицы ателье легкий сердечный приступ.
Неожиданность последняя. МЫ ПОНИМАЕМ ДРУГ ДРУГА. Этот парадокс я объяснить не могу!!!!